Интервью с группой ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ

«Наша группа – это зверюга, которая живет собственной жизнью»

ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ – из тех групп, про которые хочется сказать очень многое, но на середине повествования думаешь, что лучше бы его и не начинал, потому что всего озвучить не можешь. Коллектив уникален, и оттого пробуждает еще больше интереса к тому, как создается эта музыка, какими идеями ведомы ее авторы, и чего ради она вообще творится. Поэтому всегда лучше обратиться к первоисточнику и немного приблизиться к сути. Поговорить с музыкантами довелось перед первым концертом группы в Минске. На вопросы отвечали Сергей Калугин (вокал, гитара), Юрий Русланов (клавиши, флейта) и Артемий Бондаренко (бас).

До концерта сейчас еще около пяти часов. А какая атмосфера в гримерке ОРГИИ ПРАВЕДНИКОВ за пять минут до выхода на сцену?

Сергей Калугин: Одновременно расслабленная и сконцентрированная.

Юрий Русланов: Ну да, все мысли о концерте. Настроиться, размяться.

Артемий Бондаренко: Да все уже размялись, на самом деле. Все причесывают перья и в панике спрашивают, где Калугин, почему он еще не пришел. (Дружный смех.)

В фильме «Вторые Сны» вы рассказываете о работе над последним альбомом, и показываете, какие долгие поиски могут этому сопутствовать. В связи с этим вопрос, как вам удается обуздать свой перфекционизм? Или, иными словами, вы можете безошибочно определить, что в созданной музыке уже ничего менять не нужно?

С.К.: Надо сказать, что у нас перед глазами есть примеры людей, которые по пятнадцать лет переписывали один и тот же альбом, чтобы добиться большего и большего успеха. Это путь в никуда. Поэтому, когда мы видим, что задача решена в том смысле, что все работает, и КПД выше, по крайней мере, семидесяти пяти процентов, то мы успокаиваемся. Дальше упираться рогом – это пересушить проект, и из него потихоньку начнет утекать жизнь. Некоторую шероховатость мы оставляем.

А.Б.: Это не перфекционизм никакой, это определенный азарт. Поэтому что если есть возможность реализовывать совершенно разные задумки и идеи – почему бы ей не воспользоваться?

Понятно. Это объясняет, например, почему на ранних альбомах звук особо не блистал. Вы не упирались рогом и сделали то, что могли на тот день.

С.К.: Мы упираемся рогом до определенного момента. С определенного момента мы считаем, что задача выполнена и идем дальше. На протяжении альбомов мы учились делать то, что умеем делать сейчас, и в смысле звука, да, первые альбомы сильно хуже, но это история нашего самообучения.

Ю.Р.: Да, рогом мы упираемся, но вопрос в том, до какого этапа. Серега правильно сказал, что в тот момент, когда мы понимаем, что задача решена, мы переходим к следующей.

С.К.: То есть мы не переводим это упирание рогом из средства в цель. Не доводим ситуацию до безумия. Мы понимаем, что определенное качество – это просто условие для трансляции месседжа. Если месседж транслируется без существенных потерь – задача выполнена.

А у вас вообще когда-нибудь бывает просто? Пришел на репетицию, сочинил песенку, ушел домой довольный.

С.К.: Бывает, конечно.

А.Б.: Бывает, но на репетициях сочиняются, как правило, не песни, а аранжировки. Основной креатив – это домашняя работа. Озарило музыкой, или Серегу текстом, или песней сразу – тогда у нас есть серьезная пища для работы группы. Это две разные сферы: сочинение музыки и коллективная работа с ней. Коллективная работа – вещь долгая. А сочинение да, может и быстро пройти, но это чаще дома.

Ю.Р.: На репетиции может родиться слово, или рифф красивый, или какой-то кусочек мелодичный, из чего потом что-то большее вырастет.

С.К.: Но были случаи, когда песня накидывалась абсолютно спонтанно, а потом допиливалась…

Ю.Р.: …долго и скрупулезно, с упиранием рогами и прочей фигней. (Смеется.)

Возвращаясь к теме фильма. Посвящать поклонников в процесс создания музыки, которую они слышат – это нужно, это полезно, это…

Ю.Р.: Это отлично! Во-первых, эта практика нами не придумана, девяносто процентов групп немного приоткрывают завесу кухни, просто для того, чтобы рассказать, как это происходит. А во-вторых, этот процесс для нас очень интересен, почему бы этим не поделиться со слушателями?

С.К.: Да, жалко, что люди этого не видят. А с другой стороны, это углубляет их собственное восприятие. Мы сами когда-то были людьми, которые просто слушают музыку, но не умеют ее делать и не понимают, как она варится. И помним, как это воспринимается, и даже умеем включить в себе режим такого поверхностного восприятия, когда человек слушает, условно говоря, вокалиста и аккомпанемент, не выделяя в нем отдельные инструменты, партии, голоса. Как человек, пришедший в ресторан, ест блюдо, не задумываясь о том, как оно приготовлено: ему либо вкусно, либо нет. Но если человек хотя бы немного разбирается в приготовлении еды, он может с большей утонченностью оценить работу поваров и понять, как это здорово. И этот фильм способствует не тому, чтобы все с начала до конца объяснить, а хотя бы намекнуть воспринимающим, что не все так просто, как кажется на первый взгляд, и что здесь есть, что копать, можно утончить собственное восприятие. Грубо говоря, больше радоваться, вот и все.

Воспитательный момент.

С.К.: Конечно. Даже не воспитательный, скорее, культуртрегерский.

ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ предпринимала попытки, и даже удачные, пробиться на радио, на крупные фестивали, но все равно у вас остается статус, в некотором смысле, маргиналов. Вы с ним смирились? Или вы от него тащитесь?

С.К.: Маргиналы «Йоту» не набивают.

А.Б.: У маргинальности, мне кажется, негативная окраска. Я бы не сказал, что это наш статус.

Ю.Р.: По крайней мере, мы от него точно не тащимся. Любая рок-команда хочет собрать стадион, и чтобы он ее носил на руках. Это такая идея-фикс, которая нас не минула.

А.Б.: Конечно, мы обособлены от основного процесса, но это не маргинальность никакая, тут другие термины надо искать.

С.К.: Скорее, проблема в инерции восприятия и у публики, и у тех кругов, которые выполняют функцию рок-индустрии на постсоветском пространстве. Потому что полноценной индустрии нет, а есть ее некоторые чахоточные ростки, что ли, некоторые уцелевшие механизмы, оставшиеся с перестроечных или даже советских времен. И тот скромный процесс, который идет, он ОРГИЮ ПРАВЕДНИКОВ не переваривает, он не понимает, кто мы такие. Мы с этим столкнулись, когда наши самые простые песни попали на «Наше Радио». Общая плотность аранжировочной атмосферы на радиостанции такова, что когда возникает даже самая простая из наших песен, то ощущение, будто тебе с двух сторон начали орать в уши. Просто плотность информационного потока настолько велика, относительно средних показателей, что это воспринимается, как некий перегруз, дисторшен смысловой. Мы на их фоне – хаос и шум, они на нашем фоне – банальщина и примитив. Естественно, я не говорю, что не может быть аскетичных, простых решений, понятных всех и каждому. Можно найти гениальные три ноты и ограничиться ими, и многие так поступают. Но если говорить о структурном подходе, насыщенности музыкальной, интонационной, смысловой – информация от того, что мы делаем, очень велика. Может, это наш недостаток, вполне допускаю. Вот прет нас перегруз такой! Как в гитаре есть эффект перегруза, который, с одной стороны, воспринимается как дефект, а с другой - это прием. А мы дисторшеним смыслы, у нас перегруз смыслами идет как художественный эффект.

Ю.Р.: Овердрайв.

С.К.: Да, овердрайв в смысле месседжа. Кому-то нравится такой зашкал, а кому-то он представляется настолько чрезмерным, что проще нас не вызывать на фестивали или не ставить в ротацию, чтобы у слушателя просто не было недоумения. Чтобы он продолжал слушать свои «туц-туц» и пребывал в спокойствии.

Ю.Р.: С нами не знают, что делать, но так как делать-то с нами что-то все равно надо, то пишут про нас, в основном, «самая авторитетная команда в российском андеграунде» или что-то в этом роде. Хорошо, мы с этим согласны. Можно от этого даже потащиться немножко.

К слову об изобилии смыслов. Мне кажется, это работает у вас интересным образом. Вы их на передний план никогда не ставите, и чтобы до них добраться, нужно сделать некое усилие. Примерно, как на лотерейном билете нужно пальцем поскрести, чтобы надпись появилась. Но в случае с вашей музыкой это не всегда необходимо, и если ты, не будучи музыкантом, не поймешь каких-то композиционных сложностей или приемов, тебе достаточно просто почувствовать, что там они заложены, и это уже производит эффект.

Ю.Р.: Серега правильно сказал, что есть восприятие поверхностное, а есть более глубокое. Кто-то понимает только звуковую картинку: нравится и всё. А кто-то начинает понимать смысл текстов, кто-то роет еще дальше, находит какие-то аллюзии, кто-то лезет уже в более серьезную литературу, в музыкальные дела. У нас все это есть. Есть, что покопать, есть что поскрести пальчиком, как ты правильно сказал, и найти скрытый код. Этих кодов у нас много.

А.Б.: И мы сами много чего еще скребем.

Ю.Р.: Да, потому что это интересно нам самим, это интересно людям, которые нас слушают, и подсаживаются в итоге. И те люди, которые с нами приехали – автобус тридцать человек, – они в теме. Это не тупые группиз, это люди с высшим образованием, которые прекрасно понимают, зачем они ходят на наши концерты. Это и просто удовольствие, и интеллектуальная насыщенность.

С.К.: Я хотел дополнить, что наличие подобных вторых, третьих, четвертых планов – это опять-таки не самоцель. Потому что человек, который не способен это отследить, способен это ощутить всеми фибрами, что это «жжж» неспроста. Это дает ощущение энигмы, тайны, некой силы, скрытой за первым слоем восприятия. А раз так – это становится интересным. Потому что никогда не интересно слушать произведение, которое абсолютно прозрачно, и не несет в себе никакой загадки, которую хотелось бы разгадать. А если не разгадать, то почувствовать ее присутствие. Интрига нужна. Чтобы воспринимающий зацепился и нашел повод быть внимательным. И даже если он раскрутит все наши эти смыслы, я не думаю, что песня перестанет быть для него интересной, потому что все наслоения были нужны для привлечения внимания к главному, к месседжу. А месседж очень прост и ясен. И если благодаря этому интересу месседж человеку поступил, он останется за него признательным и благодарным. Он не потеряет интерес из-за того, что раскрутил этот лунаходик на винтики, а потом собрал обратно. Лунаходик-то все равно прыгает по полу, с ним можно играть и веселиться.

Много лет назад вы, Сергей Саныч, на записи «Несло» говорили, что песня «Танец Казановы» для вас уже тогда была не особо актуальна, и вам не сильно интересно было ее играть. И в некоторых более поздних ваших высказываниях можно проследить несколько снисходительное к ней отношение. Сейчас ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ сделала электрическую версию этой песни. Как в связи с этим изменилось ваше к ней отношение?

С.К.: Я приведу такой пример. Когда моему старшему сыну было пять лет, он очень любил группу RAMMSTEIN. Когда ему было шесть, он тоже ее очень любил. Когда ему было семь, он обклеил всю стену плакатами с Тиллем Линдеманном. Когда ему стало девять, он сказал, что это глупость, и больше он ее слушать не будет, и типа занялся более серьезными вещами. Когда ему бухнуло пятнадцать, до него доперло, что такое RAMMSTEIN на самом деле. Он уже ничего не обклеивал плакатами, но он вернулся к этой музыке на совершенно ином уровне восприятия. Когда он был ребенком, он раскусил игру, которую предлагали RAMMSTEIN, но счел, что за ней ничего нет. Когда он стал старше, то понял, что стоит на самом деле за этой игрой, чему является оберткой эта игра. Подобным образом может меняться восприятие книг, которые, как тебе кажется, ты перерос, музыки, а через некоторое время ты можешь к ней вернуться и обнаружить, что в ней есть нечто, чего ты не замечал ранее. Как оказалось, такое возможно и со своими собственными песнями.

А.Б.: Кроме того, у нас как у группы давно витала мысль, что надо эту песню когда-нибудь сделать. Но было ссыкотно долгое время.

Ю.Р.: С одной стороны, ссыкотно, с другой стороны, просто лень, потому что это огромная серьезная композиция.

А.Б.: Да, были и другие занятия, не доходили руки, не хватало решимости, но в итоге не сделать мы ее не могли. Поскольку это знаковая вещь в творчестве Сергея нашего Александровича Калугина, и не отдать этому должное было нельзя.

С.К.: Зато мы сделали это в легкости.

А.Б.: Да, пришло время, и мы сделали ее, по нашим меркам, довольно быстро, без крови. На подъеме.

С.К.: Чистый угар. Если бы мы ее ковырнули лет десять назад, были бы годы мучений.

Была бы эпопея на уровне «Королевской Свадьбы»?

С.К.: У «Королевской Свадьбы» сложная судьба, но сама по себе она не страшная. Она страшная по количеству этапов, которые ей пришлось пройти.

А.Б.: И не по нашей вине, кстати! (В это время из зала доносятся риффы «Mein Teil».) А вот вам и RAMMSTEIN, пожалуйста.

Переделывать песни из сольного творчества Калугина – для вас это традиция, и вещи с «Nigredo» уже заканчиваются. Как вам нравится перспектива, что однажды надо будет взяться за «Луну над Кармелем»?

А.Б.: Не факт.

С.К.: На «ДТКВС-1» нет песен с «Nigredo», на второй части тоже. Это половина наших альбомов, а с учетом «Шитрока» – даже большая часть. Поэтому нельзя сказать, что есть такая традиция. В принципе, может, перепоем и «Онадтру», и «Луну над Кармелем», а может, и не будем этого делать. Мы не ставим себе таких планов. Тёма к «Луне над Кармелем» давно подбирался, но пока не возникло повода.

А.Б.: Весь вопрос в поводе. С «Казановой» была довлеющая тема: надо, надо, надо! Но потом возникла и серьезная потребность, потому что мы готовили большое шоу в Москве, обозвали его «Балом Казановы», и таким образом поставили себя к стенке и начали расстреливать. Было ясно: если эту песню не сделаем, то никакого бала не получится.

Ю.Р.: Одна из основных причин, почему мы сейчас ничего подобного не делаем – у нас достаточно нового материала. Серегины старые песни в любом случае есть. Когда мы окончательно испишемся, и нам будет нечего делать нового, то мы можем разнообразить тем, что перепишем старые вещи.

С.К.: Ну, не нужно впадать в такое депрессивное состояние. Мы можем делать такие вещи, когда ощутим, что это будет подарком и нам, и слушателям. Когда мы сможем извлечь из этого радость. Если это какая-то обязаловка – на хрена это делать? Мучительного ковыряния в окаменевшем говне, как мы в группе это называем, мы не любим ни фига, и делать этого не собираемся.

Ю.Р.: «Казанова» — это не тот случай.

С.К.: Это был акт чистой воли, силы и вдохновения.

Если бы сейчас тут Закк был, я бы его спросил, с какой стороны для него открывалась ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ после его прихода в группу. Ведь он пришел на уже готовый материал, а с тем, как у вас пишется музыка, был незнаком, и мог сделать некоторые внезапные открытия. Но подобный вопрос можно задать и вам. Сейчас, после стольких лет, вас никогда не бьет током от осознания того, что вы стали частью чего-то большего, чем задумывалось изначально? Я имею в виду и то, как эволюционировала ваша музыка, и все, что окружает группу, например, фан-клуб «Орден Праведников».

Ю.Р.: Мы давно уже знаем, что ОРГИЯ ПРАВЕДНИКОВ – это такая зверюга, которая живет собственной жизнью, привлекает под свои крыла людей, которых мы даже не знаем. И часто она нам диктует, чем мы должны заниматься, а не мы ей. Она уже нас тащит, а не мы ее.

А.Б.: А что касается Закка, то у него отлично получилось стать частью этого действа. Никаких проблем у него это не вызвало.

С.К.: Он абсолютно не противоречиво перешел от старого материала к созданию нового и включился в творческий процесс. А говоря еще об одном аспекте: когда ты находишься внутри процесса, у тебя нет времени офигевать от того, круто это или не круто. Ты просто делаешь свое дело. Но, по крайней мере, про себя могу сказать, что иногда ты ловишь себя на том, что ты настолько отстранился от продукта, что можешь его послушать совсем со стороны. Это ощущение большого счастья, ты слушаешь это, как чужую вещь, и думаешь: «Блин, вот это круто, оказывается, было!» Пока ты внутри этого крутился, то не особо это видел. Просто делал и делал. А потом слушаешь со стороны и думаешь, какие мы офигенные молодцы. (Смеется.)

Ю.Р.: Да. Только вопрос времени. У меня этот период может длится несколько лет.

С.К.: Да, где-то так.

Ю.Р.: Первую часть «Снов» я смог по-настоящему оценить только тогда, когда мы начали записывать вторую.

А.Б.: Осознание крутости происходящего может постичь и во время концерта, кстати. За это отдельное спасибо надо «Ордену» сказать, которые вдруг, ни с того ни с сего, в особо патетическом моменте, и таком уместном – бабах! – и зажигают в зале фаера, когда мы этого не ждем вообще. Крышу пипец как сносит.

С.К.: Главное, в этот момент не сбиться.

А.Б.: Даже застыть можно. (Смеется.)

С.К.: И не от неожиданности, а именно от того, насколько это уместно и здорово. Насколько сильную энергию это дает.

Вы сказали, что первые «Сны» несколько лет понять не могли. А вторые уже поняли?

Ю.Р.: Пока нет, но вторая часть «Снов» лично для меня гораздо более осознанная и прогнозируемая по тому, что в нее закладывалось, и что получилось.

С.К.: Это точно!

Ю.Р.: Чисто по своим ощущениям могу сказать, что если сравнивать в процентном соотношении вложенного и полученного, то первая часть для меня – это процентов сорок пять, а вторая близка к восьмидесяти. Со второй частью страсти гораздо меньше, больше осознанности, расчета. Находясь в процессе, ты просто знаешь, что делаешь, и со второй частью этого знания было гораздо больше. Мы знали, что мы пишем, как мы пишем, зачем и почему мы это делаем. Творческого поиска в рамках записи было очень мало, был поиск в рамках смысла. Как Серега говорил, закладывается очень много пластов, но они закладываются в первую очередь для нашего собственного понимания, зачем мы все это делаем. И вторая часть в этом отношении была более зрелая для нас самих. До конца, конечно, понимания нет. Я думаю, еще некоторое время надо, пока до меня все это дойдет, но уже сразу, когда альбом вышел, не было этого ощущения «Что ж там будет?» Мы знали, что там будет. Для меня это попадание на процентов восемьдесят. Дальше, думаю, меньше уже не будет. Опыт уже есть, есть понимание материальной базы: микрофонов, гитар, всего на свете. Мы знаем, как звучит эта гитара, как звучит этот микрофон, что получается, если их собрать и так далее. Это техническая часть, но это и наши художественные средства.

С.К.: Это краски.

Ю.Р.: Раньше берешь гитару: «Ооо, ух ты, как она звучит!» А сейчас: «Ага, она звучит вот так, значит, в этой песне она может пригодиться». И я еще хотел сказать по поводу осознания крутости: у меня это чаще всего происходит чужими ушами. Когда кому-то ставишь музыку, то по реакции человека понимаешь, что получилось. Мы регулярно этим пользуемся. Когда нужно более-менее адекватно оценить аранжировку или какой-то ход, который мы применили, то даем послушать человеку, который вообще не знает, что это такое. И по его реакции понятно, что происходит. С интересом он слушает, или в мобильнике ковыряется.   

Недавно Маргарита Пушкина зачитала несколько ваших, Сергей Александрович, стихов, что было вам, как я понял, весьма лестно. Вопрос: кавер на ОРГИЮ ПРАВЕДНИКОВ в чьем исполнении вы хотели бы услышать?

С.К.: Честно говоря, вообще не парит. Кто хочет – пусть переигрывает, как хочет.

А.Б.: Совершенно не возражаем против этого. Есть какие-то каверы. Делают, пытаются – молодцы!

Ю.Р.: Но пока не очень убедительно.

А.Б.: Наш собственный подход к каверам был таков, что кавер должен слушаться, по крайней мере, не хуже оригинала. Если мы видим, что сам автор в чем-то не дожал, на наш творческий взгляд, то мы это достаем и дожимаем. Если у кого-то получится сделать по-другому, исправить какие-то наши творческие ошибки, то это клево вообще было бы.

С.К.: «Последний Воин» — очень благодатная для этого почва.

Ю.Р.: Мы свои ошибки знаем, поэтому если кто-то может сделать это не хуже, или взглянуть по-другому, то и здорово.

С.К.: Не хуже сделать не сложно. Сложно сделать хуже, чем сделали мы. И очень круто, что песня работает, несмотря на это. На самом деле, руки не доходят. Если будем «Greatest Hits» делать, то перепишем «Воина» так, что хлестать будет.

Ю.Р.: Да он и так хлестает.

С.К.: На живых исполнениях – да.

А.Б.: Знаешь, я переслушал запись некоторое время назад… Да нормально! (Смеется.) Я сейчас способен все это слушать без крови из ушей.

С.К.: Это естественно. Сначала слушаешь и думаешь «Я гений!», потом «Блин, какое же говно я записал!», а спустя какое-то время: «Да нормально! Ваще нормально!» (Дружный смех.) Но в «Последнего Воина» техно-метал, конечно, так и ломится.

Ю.Р.: ГЕВАЛТ пытались его сделать.

С.К.: Да, ГЕВАЛТ пытались. В таком примерно ключе классно бы звучало.

Ю.Р.: Короче, у кого руки чешутся – фигачьте! 

И последний вопрос. Какому смертному греху вы предпочитаете отдаваться чаще остальных?

С.К.: Чего-чего?!

А.Б.: (Смеется.) Пожрать любят все.

С.К.: Я на эту тему расскажу замечательный анекдот. У одной дамочки родился мальчик, и когда ему исполнился годик, она вдруг страшно озадачилась, откуда ей в жизни ожидать для ребенка самой страшной опасности. И отвела его к гадалке-цыганке. Гадалка разложила перед ним на столе стакан водки, шприц, фотографию голой бабы, фотографию голого мужика, пачку денег, пистолет. И сказала, что к чему ребятеночек потянется, от того ему наибольшей беды в жизни и ждать. Мальчик увидел все это и двумя руками на себя сгреб. Цыганка вздохнула и сказала: «Ну что, музыканты тоже люди».

Беседовал Борис Игонин.

Фотографии: с официальных ресурсов группы, а так же с московских концертов авторства Александра Хорошилова.

Выражаем благодарность Владимиру Красикову за организацию интервью.