Соскучились по Сабатону? Если да, то, скорее всего скучали недолго. Шведы и с альбомами не тянут, и из туров редко вылезают. И новый уже на подходе — весь март SABATON колесят по России. О грядущих концертах, альбоме «The Great War», вокале и спорте — наш разговор с Йоакимом Броденом.
Привет, Йоаким! Ты знаешь, сколько у вас будет концертов в России?
Семнадцать.
Неплохо. Я думал, с такими графиками, ты уже совсем не следишь за датами и цифрами — все на откуп тур-менеджерам.
Ну да. До того, как отправиться в Россию, у нас будет еще концертов двадцать в Европе, поэтому я всеми деталями не владею. Но основная информация мимо меня не проходит. Если ты меня спросишь о точном порядке, какой город за каким, то я тебе не отвечу. Я их даже все не помню, честно говоря. Но ближе к делу буду в курсе. Когда мы даем в год по сто с лишним концертов, я помню только следующие пять.
Чего ждать от концертов? Будут какие-нибудь сюрпризы?
Разумеется, у нас вышел новый альбом, поэтому много сыграем с него. И в целом эти концерты будут отличаться от концертов в остальной Европе. У каждой нации своя история, от этого формируются и предпочтения публики. В Швейцарии, например, мы не будет играть «Panzerkampf», в которой поется о Курской битве. А в России мы с удовольствием ее играем. Сет-лист у нас меняется от страны к стране, и нам самим не скучно, не играем одно и то же каждый вечер.
У вашего нового альбома есть специальная «саундтрековая» версия. Вы сразу знали, что альбом получится более симфоничным, если можно так сказать?
И да, и нет. В каком-то смысле, это более олдскульный SABATON, особенно если сравнивать с «The Last Stand». Сама концепция альбома предполагала атмосферность и симфонику, мы описываем очень большой военный конфликт, от начала до конца. Это очень мрачный период человеческой истории. И сравним это с предыдущими альбомами. «Heroes» — само слово «герой» уже несет какую-то торжественность и воодушевление. «The Last Stand» — то же самое. Да, мы поем о войне и смерти, но последний бой — это всегда героизм. К тому же на «The Last Stand» мы поем и о Древней Греции, и о советский войсках в Афганистане. Между событиями тысячи лет, поэтому трудно сохранить связное звучание на протяжении всего альбома. А вот на «Carolus Rex» все посвящено одному периоду, альбом целостный и более симфоничный. Так же вышло и сейчас.
Как вы решили выступать с хором? Надо сказать, получилось красиво.
Для SABATON это в принципе очень естественно. На наших альбомах хоры звучат года с 2004-го. И мы постоянно получаем от промоутеров или фанатов просьбы по поводу выступления с оркестром. Ну да, можно сделать, но почему вы не спрашиваете о концерте SABATON с хором? У нас есть песни, где много оркестра, и сделать соответствующий сет-лист было бы несложно, но вот хор у нас звучит практически в каждой. Поэтому выступление с хором — это не просто нечто естественное. Это уже есть в музыке SABATON. И хор выводит концерт на новый уровень. Для нас это более важно и существенно, нежели оркестр.
Помимо хора, вы неплохо позаботились о визуальной стороне. У вас новые декорации и оформление сцены. Есть еще какие-нибудь идеи, которые не удавалось пока реализовать?
Ой, постоянно. Сейчас у нас обновленная сцена, но мало того, что есть идеи, которые мы не успели попробовать, так еще мы пересматриваем какие-нибудь наши видео и постоянно думаем, типа, о, тут можно было бы сделать по-другому! И так все время. Мы немного поехавшие на этой теме, поэтому, наверное, никогда не успокоимся. Всегда есть, что добавить, но проблема в том, что с каждый разом это становится все дороже. Но мы повышаем стандарты!
Ты упомянул, что «The Great War» больше похож на олдовый SABATON. Значит ли это, что когда пишется музыка, ты ее сканируешь на предмет того, звучит ли она похоже на то, что у вас уже было?
Да. И чаще всего я прихожу к тому, что это похоже на то, что мы уже делали. Но у нас уже девять альбомов, и если бы мы убрали все, что нам каким-то образом напоминает то, что мы уже написали, то на последнем альбоме осталось бы три песни. Это «The Red Baron», «The Attack Of The Dead Men» и «The End Of The War To End All Wars». Это борьба. Это, наверное, вообще самое тяжелое в жизни любого композитора. Ты покупаешь наш альбом и хочешь услышать SABATON, а не MEGADETH или какую-нибудь другую группу. Как мы можем звучать, как SABATON, при этом ни в чем себя не повторив? Это невозможно, особенно сейчас, когда у нас девять альбомов. Мы пытаемся найти какие-то новые ходы, но мы не революционная группа. Хотя мы верим в эволюцию. Думаю, многие забывают, что то, что сейчас для SABATON является обычным, когда-то было новшеством. Мы сыграли «Ghost Division» впервые в 2008 году, на альбоме «The Art Of War». Тогда это было для нас чем-то новым, а сейчас это стандартный SABATON. Или на «The Art Of War» активно используется такой бит на райде: «дынь-ды-ды-дынь, дынь-ды-ды-дынь». Такого в хард-роке или метале раньше никогда не было. Нет, сам бит, конечно, существует испокон веков, но его обычно играют на хай-хэте. А сейчас для нас это тоже стандарт. Так мы эволюционируем. На последних альбомах у нас есть по одному-два соло на струнных. Фанатам такое нравится, возможно, на следующих альбомах включим больше подобных элементов. А для фанатов, которым не нравится, играть это не будем.
(Смеется.)
Если все чаще себя повторяешь, то, может, и на каждый новый альбом понадобится больше времени?
Надеюсь, что нет. Тут две стороны вопроса. С идеями бывает трудно. Особенно, если хочется звучать свежо. Хорошая песня, которая звучит, как SABATON, но при этом по-новому — одну или две штуки на альбом написать можно. Некоторые песни заходят всем, другие — только упоротым фанатам. Третьи вообще никому не нравятся. Но мы стараемся, как можем. С идеями становится все сложнее, но с другой стороны, когда у нас есть хорошая идея, мы гораздо быстрее можем превратить ее в песню, чем раньше. Сейчас, когда мне приходит в голову идея, или кому-нибудь из группы, то все просто. У меня двадцатилетний опыт обращения безумных идей в песни SABATON, так что в этом смысле проще.
Я как-то смотрел видео, где ты говоришь о своих любимых вокалистах, например, Удо Диркшнайдере или Дио. У тебя достаточно низкий голос, они все поют выше тебя. У меня тоже низкий голос и я сам немного пою, и для меня найти подходящую песню — просто пытка. Все очень высокие. Ты никогда, возможно, в начале карьеры, не чувствовал неудобств со своим низким голосом, в то время как весь хэви-метал предназначен для теноров?
Это постоянная проблема, даже сейчас! Я прихожу в караоке, меня просят что-нибудь спеть, а там девяноста процентов песен выше моего диапазона! Я ведь вообще не собирался становиться певцом. Я пришел в группу как клавишник, а мне говорят, мол, раз умеешь петь, то вокалиста искать не будем. Ленивые тогда в группе люди были.
(Смеется.) Я и не думал быть вокалистом, но стал им. До 2005 года я пел и играл на клавишах, а потом одним прекрасным днем мне говорят: «Мы нашли клавишника». Говорю: «Это ж мое место!» Отвечают: «Нет, ты поешь!» А я им: «Э бля!» Я никогда не учился на вокалиста, но это в итоге мне сыграло на пользу, потому что я запел своим естественным голосом. Не разговорным, конечно, но я никого не скопировал. Есть множество великолепных вокалистов, которых я люблю, например, Дио, Тони Мартин или Матс Левен. Но диапазоны у них дай бог, там и верха и низы! Мы с тобой сможем легко отличить, например, Джеффа Скотта Сото от Матса Левена, Майкла Киске или Дио. Но люди без слушательского опыта могут не услышать разницы! Это странно. И тут мы возвращаемся к тому, что есть не так много вокалистов, которые поют, как я. Ты слушаешь — и у тебя сразу образуется связь и ассоциация. То же самое, например, с ACCEPT. Много ли тех, кто звучит, как Удо? Нет, ты услышал голос и сразу думаешь: «Ага, это ACCEPT!»
А какой у тебя диапазон?
Не знаю точно. Нижняя граница где-то около соль или фа-диез большой октавы до ля или си-бемоль малой. Не выше, из-за соображений безопасности. В общем, где-то полторы октавы. Это без учета фальцета, с ним было бы больше, но у меня не фальцет, а говно какое-то, потому что я его никогда не развивал. Я больше по грудному звуку.
Как ты нашел хрипотцу в своем голосе?
Она у меня получилась естественным образом. Потому что мне надо было кричать, иначе я звучал просто ужасно. Чистый голос у меня вообще не звучал, поэтому я добавил к нему немного рыка, ну или хрипотцы. Звучало вполне органично.
Ты начинал с клавишных. Сейчас, когда ты пишешь музыку, каким инструментом чаще пользуешься?
Любые клавиши или гитара. Раньше еще на басу играл. Я даже на барабанах играл! Хотя так плохо, что в группе я долго не продержался. А сейчас это микс из клавишных и гитары, хотя я ни в том, ни в другом не профи. Раньше я хорошо играл на клавишах, но без практики растерял много навыков. Уметь играть на басу, клавишах и гитаре очень полезно, когда пишешь музыку. Особенно, когда дело доходит до вокальных гармоний, и ты уже знаешь, что и как звучит в песне. На гитаре соло я сыграть не смогу, да и вообще так быстро как Крис и Томми не сыграю, но на гитаре написать основу для песни могу. Хотя, когда пишем с Крисом, то гитара постоянно у него в руках.
Я в прошлом году трижды видел SABATON, причем два раза в течение одного дня. Это я про Knotfest и Hellfest. Меня, конечно, больше интересует второе выступление, когда ты не мог петь.
Такого со мной раньше никогда не было. Я проснулся, чувствовал себя не очень хорошо, но думал, что оклемаюсь ближе к выступлению. Но нет — я в итоге вообще не смог говорить, и понятия не имею, почему. Мы хотели просто остаться и посмотреть концерт MANOWAR, но когда они слетели, к нам обратились организаторы, мол, не можем ли мы их заменить. Не вопрос, конечно, можем. У меня немного драло в горле, но не критично, с таким количеством концертов, как у нас, это случается раз двадцать за год. Я немного распелся, чувствовал, что вечер выдастся не из легких, но за двадцать минут до начала просто не мог говорить. Тут-то я и запаниковал. Сразу напечатал тексты песен, отдал их Крису и Томми, мы решили, что три песни посмотрим, как пойдет, а они по ходу выберут, какие песни хотят исполнять. Это был незапланированный концерт, но отменять его за двадцать минут до старта никому не хотелось, тем более, что MANOWAR уже отменились. В итоге, кому-то понравилось, кому-то нет, но по крайней мере, шоу случилось.
Раньше у тебя случалось обращаться к фониатрам или просто срочно лечить голос?
Два раза пил кортизон. У нас было больше тысячи концертов, последние пятнадцать лет мы очень активно выступаем, так что два раза за такой срок прибегать к медикаментозной помощи — по-моему, не страшно. И два или три раза экстренно колол витамины или жаропонижающие, когда очень сильно болел. Было дело, выступал с сальмонеллой, тогда сильно таблетками наелся. Доктор сказал, что я смогу выступить, при этом не умерев — что ж, значит выступлю.
И еще один концерт SABATON, на котором я был, это Вакен. Кто придумал выступать сразу на двух сценах?
Когда ты хэдлайнер на Вакене, то хочется сделать что-нибудь особенное. Несколько лет назад там на двух сценах одновременно выступали SAVATAGE и TRANS-SIBERIAN ORCHESTRA. Меня там не было, но был Пар, ему очень понравилось, он предложил выступить на двух сценах, но мы не знали, чем занять вторую. Тогда я придумал пригласить бывших участников группы. Но мы не хотели, чтобы все шоу так выглядело. Сначала мы начали на одной сцене, просто как SABATON, потом к нам присоединился хор, затем на соседнюю сцену вышли бывшие сабатоновцы, а под конец еще к нам присоединилась виолончелистка Тина Гуо. В общем, на протяжении всего концерта мы наращивали мощь. В итоге выступили два часа или около того. Длинный был сет.
Каково это, когда музыкантов внезапно становится в два раза больше, чем обычно? И как их собрать воедино? Может, как-то читерили?
Понятно, что когда играет какой-нибудь боевик, то соединить одновременную игру двух барабанщиков очень сложно чисто технически. Нужно как-то решать и выбирать. Один может дать семьдесят процентов от всей громкости, другой — тридцать. Если мы играли старую песню, когда в группе был Даниэль Муллбэк, то основная часть драмминга лежала на нем. В каких-то пиковых моментах оба барабанщика лупили с одинаковой громкостью. На репетициях мы хорошо это отработали. С гитарами похожая история. Четыре гитариста одновременно играют — снизим громкость, чтобы все звучало органично. Это попроще, чем с барабанами, но синхронизировать все инструменты все равно сложно, даже под метроном. А добавь к этому еще и хор! Технически это было непросто, в сумме тот концерт сделали восемьдесят или девяносто человек.
Ты нервничал?
О да, мать твою! Каждый год у меня бывает один или два концерта, когда я дико волнуюсь. Это не паническая атака, но у меня весь день ощущение, что хочу в туалет. Это был один из таких концертов, очень сильный стресс. Нужно было много чего запомнить. Обычно, когда мы в середине тура, и перед очередным концертом звучит интро, я уже бодренький и знаю, как пройдут следующие полтора часа. Мы можем поменять какие-нибудь песни, но все достаточно рутинно. Но не в этот раз. Совсем другой сет-лист, нужно запомнить, какая песня сразу переходит в другую, а между какими пауза, нужно перебежать на другую сцену, поменять микрофон, успеть вернуться обратно до того, как началась вокальная партия. Занервничаешь тут!
Ты качаешься, верно?
Да, но не так много. Раньше качался гораздо больше, сейчас просто поддерживаю себя в форме. В основном это кардио, с весами тоже занимаюсь, но не так активно. В прошлом у меня были травмы, поэтому обхожусь без тяжелых нагрузок. Когда возвращаюсь домой из тура, то поддерживать форму труднее, потому что я все калории сжигаю на сцене. И во время тура стараюсь найти тренажерный зал или размяться с гирями. В турах я в лучшей форме, чем дома, когда шесть месяцев пишу музыку.
Я-то думал, ты сейчас начнешь хвастаться рекордами в жиме и становой.
Чувак, я даже не уверен, что когда-нибудь пробовал узнать свой максимум в жиме. Вероятно, много поднять не смогу. Такого рода упражнения — это не особо мое. Походить по горам, потягать гири, сделать что-нибудь с собственным весом — вот так я занимаюсь.
И это полезно для голоса.
Точно! Гиря на восемь или двенадцать килограмм здесь отлично помогает. Шестнадцать — уже не обязательно, это если хочешь подкачаться. А вот помахать двенадцаткой — самое то, это включает в работу мышца кора. Гиря вообще одно из величайших русских изобретений! Больше тебе скажу, мне разминка с гирей нужна сильнее, чем распевка перед концертом, потому что такие упражнения разогревают все тело целиком. Если есть комната, где можно нормально позаниматься с гирей, то на концерте я буду петь лучше.
А чем еще в туре себя занимаешь?
Чем угодно. Если это новое место, то могу сходить что-нибудь посмотреть, если расстояния позволяют. Иногда пишу музыку. Часто просто отдыхаю, потому что даже если поспал в автобусе, то это не оптимальный сон. Особенно в странах с плохими дорогами. Ну и да, немного качаюсь. Раздаю интервью. Всего понемногу, зависит от графика.
Я знаю, что вы всегда стараетесь избегать тем, касающихся политики, но в конце хочу задать такой вопрос. У тебя в начале года не было ощущения, что мир находится на грани Третьей мировой войны?
Не знаю, я не эксперт. Но я верю, что мы живем в хорошем мире. Когда я слышу от кого-то, мол, раньше было лучше, то думаю «А не пошли бы вы». В какие «старые добрые времена» вы хотите вернуться? В те, когда дети умирали, потому что еще не было антибиотиков? Я не сильно об этом беспокоюсь. Думаю, здесь больше пиара. Сейчас весь мир переплетен, ни одна страна не живет в собственном пузыре. Думаю, это плохой пиар, выставлять себя плохим парнем, который готов развязать войну. Мне кажется, ни одна страна не может себе позволить быть настолько плохим парнем. Поэтому я не переживаю.
Беседовал: Борис Игонин
Выражаем благодарность Максиму Былкину за организацию интервью.
