Легендарной группе «Оргия Праведников» в этом году исполнилось 25 лет, возможность пообщаться с музыкантами представилась в день проведения петербургского юбилейного концерта. Держали ответ трое представителей основного состава: Сергей Калугин (акустическая гитара, вокал, текст), Алексей Бурков (электрогитара) и Артемий Бондаренко (бас-гитара), а также двое приглашенных музыкантов: Андрей Ищенко (ударные) и Милослава Бондаренко (скрипка).
- Расскажите про себя, как давно с «Оргией Праведников»? Они уже 25 лет существуют, у них юбилейный концерт.
А. Ищенко: Я подменял Александра Ветхова в разные периоды. Первый концерт был в конце 2012 года. Особо интенсивный период был, наверное, в 2013 году – сыграл 14 концертов или около того. На данный момент в моем списке 266 проектов. Я начал рано работать с группами - с 91-го года. Первые 10 лет были такие, можно сказать, втягивающие. А потом групп с каждым годом становилось всё больше и больше. С «Catharsis», например, я играл – с 2002 по 2006 был в составе группы. С «Оргией Праведников» я играл только концерты, в студийных записях не участвовал. В студийных записях – это Александр Ветхов, он как одно из музыкальных лиц группы, это его прерогатива. Я просто играю концерт, когда меня зовут.
- «Оргия Праведников» славна своей эпичностью, изобретательностью относительно всех партий, всех инструментов. А вот как человеку, который не является постоянным членом группы, в музыкальный процесс входить? Есть какие-то партии прописанные, вам передают данные, как это всё играть?
А. Ищенко: Я разбираю партии сам. Соответственно, у меня есть своя форма записи. Эта форма записи достаточно подробная, чтобы хотя бы 99% того, что играет Александр, попытаться воспроизвести близко к тексту. У нас с группой достаточно долгая совместная история. И сейчас мне уже понятен язык. Более понятен, чем был вначале. И, соответственно, с партиями особых проблем нет. Та структура, которую я выработал, позволяет достаточно быстро и подробно разбирать партии и играть, опираясь на три вида памяти. То есть музыкальную, зрительную – когда я смотрю в структуру, и мышечную – которая уже наработана предыдущими концертами.
- Чисто для себя, когда вы слушаете записи, даже разбирая их, вы слушаете отдельно партию ударных, записанных на звукозаписи? Или именно целиком композицию и из неё уже партию для себя извлекаете, через что восприятие?
А. Ищенко: Когда я слушаю партии и пытаюсь понять, что там играет барабанщик, вокалы и тексты меня очень сильно от этого отвлекают. То есть это скорее минус, чем плюс. Но потом, когда я уже песню выучил... Когда песню сыграли, соответственно, я отдаю должное высокой словесности и разнообразию творческих средств. То есть, да, группа очень-очень интересная, и это нельзя просто свести к профессионализму. Группа очень творческая и одновременно профессионально прокачанная.
- Милослава, тебе пришлось для нынешнего концерта подменять текущего флейтиста и в короткие сроки учить на своём инструменте его партии. Все ли они были нотно записаны или что-то пришлось разбирать самостоятельно по композициям?
М. Бондаренко: Частично с нотного текста, частично снимала по слуху прям с аудиотреков.
- Сложно ли разбирать партию для другого инструмента, помогает ли знакомство с ним с учебных времен? Скрипка и флейта соседствующие по тембру звучанию инструменты, как тебе кажется, возможно ли заместить один другим?
М. Бондаренко: Разбирать несложно. Я хорошо как читаю с листа, так и снимаю на слух, так что проблема с разбором материала в суперкороткие сроки не возникло. Сложность основная заключалась в том, что некогда было в эти партии как следует выиграться, материал был, что называется, «не в руках». Что касается замещения скрипки флейтой, то однозначного ответа нет. Это абсолютно разные инструменты. И каждый из них делает общую картину звучания ансамбля уникальной и своеобразной. Исторически сложилось так, что мелодические партии в «ОП» исполнялись на флейте и, честно говоря, я опасалась, что вынужденный эксперимент с замещением флейтовых партий скрипичными с треском провалится, но опасения были напрасными – судя по отклику людей, как во время концерта, так и после.
- Насколько удачным было обучение на флейте, играешь ли сейчас сама?
М. Бондаренко: Нет, это было неким закрытием гештальта и выходом из стагнации, потому что на тот момент я долгое время вообще не играла. А флейта – это было просто «дамочное» желание, и оно послужило таким плацдармом, возвращением обратно к музицированию. По ряду причин я оставляла это на несколько лет, причём ещё в связи с рождением дочери, было просто не до этого. Нет, флейта именно как концертный инструмент не используется. Но это был хороший опыт.
- А скрипка, я так понимаю, это любовь всей жизни, с детства, или как у вас с этим инструментом складывалось?
М. Бондаренко: Я бы не сказала, что это прям любовь. Любовь пришла существенно позже. Любовь пришла в возрасте 35+, а так да, занималась с детства. У меня музыкальная школа, музыкальное училище за плечами. Опыт работы, в общем-то, как и в оркестре, так и в рок-ансамблях, плюс преподавательский опыт. Но именно, что вот прям вот любовь-любовь, она созрела, как я уже обозначила – в возрасте 35 лет. Но это основной инструмент.
- Для себя, не будучи постоянным участником группы «Оргия Праведников», взяли какую-то отдельную композицию в качестве фаворита? Есть что-то любимое, что-то слушается отдельно от стояния на сцене?
А. Ищенко: Когда мы играли программу «Раритеты», мне тяжело давалась песня «Танец Казановы». Но когда я сыграл, когда стресс от того, что надо сделать все движения вовремя, уже прошел, тогда, конечно, я отдал должное и тексту, который очень хорошо структурирован. Все слова подобраны, и просто как дротики бьют – каждое из этих слов находится на своем месте и бьет точно в цель. Это очень крутая задача и с точки зрения текста, и с точки зрения сопутствующих средств выразительных музыкальных. И, в принципе, понятно, что такая песня не одна. Но просто не всегда есть время оторваться от собственной увлеченности и это оценить как бы более непредвзято, потому что постоянно приходится учить-сдавать-учить-сдавать много материала. И так, чтобы я послушал в свободное от музыки время еще музыку – такое бывает достаточно редко.
- М. Бондаренко: Хороший вопрос ты задала. Я даже выделить ничего конкретного не могу для себя, они все любимые.
- 25 лет группе – это большое событие. Я хочу с вами пообщаться в большей степени не про ретроспективу, а скорее про какие-то будущие штуки. Задам глобальный вопрос. Сейчас происходит смена культурной парадигмы. Я думаю, вы это прекрасно ощущаете, находясь внутри процесса. Насколько вы к этому готовы? Как сейчас ощущается это? Что это для вас? Где вы готовы оказаться?
А. Бондаренко: Я вопрос понимаю, но на такие вопросы как смена культурной парадигмы, когда реки движутся вспять и все остальное – у нас большой специалист Калугин на такое отвечать. Ничего не утаит, не скроет. Мы, конечно, не в вакууме существуем. Мы существуем в этих обстоятельствах, и они влияют на нас, естественно. Есть то, на что мы можем повлиять, есть то, на что мы повлиять не можем. Мы можем выбирать. Давайте мы будем влиять на то, что мы можем влиять, а на то, что мы влиять не можем, мы нервы на это тратить просто не будем. Свои особенно. Зачем это?
С. Калугин: Мне поздновато, чтобы это было для меня. Пусть молодняк соображает, где он оказался, что ему делать. Я не думаю, что мы каким-то образом радикально будем уходить в эксперименты. Но всё возможно, мы не зарекаемся ни от чего и в принципе, наверное, в том, что касается создания монументальных каких-то полотен из огромного количества звуков – по большому счету, мы в этом уже преуспели. То есть, конечно, у нас остались досадные какие-то моменты прошлого, мы их постараемся вылечить. Чисто для себя на новом этапе перевоплотить какие-то вещи, которые у нас, как нам кажется, получились недостаточно хорошо. Доведём ряд вещей, которые были сырыми, до такого породистого звука, которым сейчас уже владеем. У нас уже есть возможность и время вдохнуть, и раздохнуть, и обернуться назад. Потому что до какого-то момента мы лупили только вперёд, только вперёд, только вперёд, только вперёд. И, в конечном счёте, у нас у всех сейчас есть ощущение, что памятник себе воздвигли нерукотворный.
- А дальше монументальности что?
С. Калугин: Уже можно развлекаться самыми разными способами. И способы это отчасти непредсказуемы, потому что если я заранее буду знать, что мы сделаем, мне же самому неинтересно.
- Неинтересно, безусловно. Я поэтому не спрашиваю про конкретные проекты.
С. Калугин: Ну, конкретный проект – вот несколько лет мы уже кормим публику «завтраками», что мы выпустим «Работу над ошибками». «Розариум» в некотором смысле был готов еще два года назад, но чисто технологические проблемы жуткие на нас обрушились в этой связи. Мы вообще ни разу не удивлены, потому что Её Величество Инерция мира всегда очень против того, чтобы сделали что-то интересненько – вот всегда подстраивает гадости! Но вот таких гадостей, которые она нам в этот раз устроила, я вообще что-то не припомню на своем веку. Да… эту штуку надо закрыть, её надо, в конце концов, закрыть и выпустить.
А. Бурков: Ну, у нас, во-первых, перманентно пишется новая музыка, и когда-нибудь это отольётся в полноценный, полноформатный, серьёзный альбом. Раз. Два: ещё до всех этих ковидов и прочего было запланировано у нас выпустить второй венок сонетов – условно «Rosarium-2». У него уже в принципе есть название, оно анонсировано, даже обложка уже выложена в сеть, будет называться он «Corona». И это такая рок-музыка, написанная симфоническими средствами, в данный момент проект в стадии сведения. То есть практически на самой-самой финальной стадии. Окончательно уже где-то более 10 миксов было сделано. По статистике их может быть около 20 в итоге. Но в принципе экватор в этом процессе возможно пройден, а возможно нет. Это сложно сказать, потому что процесс тонкий и непростой. И выпустим его, как только будет готов. Сроки уже все давным-давно, так сказать, упущены, если мягко выразиться. Потому что случилось огромное количество форс-мажорных обстоятельств, которые помешали нормально и быстро работать над проектом. Это самое сейчас ближайшее направление для слушателей. Это можно, нужно ждать, потому что там музыка уже написана, записана и в стадии сведения. Вся полиграфия свёрстана. Вот остался последний шаг. Он, конечно, тоже важный, поэтому мы не торопимся. Не торопимся, потому что если облажаться на самом последнем шаге, то что это будет тогда вообще? Дальше, когда группа войдет обратно в силу после всех ударов судьбы, которые приключились и приключаются вновь, когда соберёмся с духом, тогда, наверное, появятся опять-таки новые песни и будет издан ещё один серьёзный большой мощный альбом.
- По поводу дальнейших планов, вернее желаний. Есть какое-то стремление к коллаборациям? В музыке вы и так очень много всего смешиваете, находите постоянно что-то новое, я именно про соприкосновение с другими видами искусства.
С. Калугин: Давно какие-то подобные вещи искали, да, но по большому счёту до сих пор не нашли.
А. Бурков: Ответ короткий. Да, есть. Весь вопрос в том, что если будут предложения, мы на них наверняка пойдем. Их немного. Вот мне они некоторое время назад предложили написать, например, музыку для компьютерной игры. Я его принял, написал. Треть работы сделал, потом у них проект свернули. Сейчас вот они же меня позвали на новый проект. Это абсолютно другая область. Абсолютно другая, но какая разница. Так мы делали аудиокнигу на стихи «Песни песков». Нашу музыку использовали в телесериале «Осенние визиты» по Лукьяненко. То есть мы-то, пожалуйста – что угодно.
- То есть вы готовы на все совместное?
А. Бурков: Принципиально готовы. Если кому-то мы нужны, то – пожалуйста.
- Ретроспективу всё-таки затронем. У вас была программа «Раритеты», в которой обращались с композициями, которые были записаны достаточно давно. Вы их переосмыслили, были новые аранжировки. Каково вообще было соприкоснуться снова с материалом, который долго уже стоял нетронутым?
А. Бондаренко: Мы периодически это делаем. У нас в планах, например, «Король-Ондатра» есть. Вот уж какой древний, вот он уже сколько стоит. Рано или поздно мы и его сделаем. У нас, кстати, из таких нигредовских-то песен остались только «Ондатра» и еще «Луна над Кармелем». Мы это сделаем рано или поздно.
С. Калугин: Просто мы вдруг обнаружили, что мы из концерта в концерт играем один и тот же набор песен, а другие песни, ничуть не менее яркие, не играем десятилетия уже. Они не просто так не входят в основную программу. В их составе есть всевозможные инструментальные, технические приблуды, которые достаточно сложно на ординарном концерте воспроизвести. Там приглашённики специальные очень нужны. Либо... там партии такие, которые нужно долго повторять, чтобы они снова оказались в пальцах. И тут вот вдруг мы пришли в некое отчаяние – да что ж такое, мы больше половины репертуара вообще не играем. И сделали программу раритетов. Мы планируем «Раритеты-2», потому что выяснилось, что мы треть песен играем стабильно, а вот две трети не играем. И еще на одну программу раритетов материала у нас хватает.
- У каждой сильной группы есть своё звучание, ты включаешь запись – неважно какая песня, просто по первым нотам ты понимаешь, что вот именно это эта группа. Что является визитной карточкой «Оргии Праведников»?
А. Бондаренко: Мы простых путей не ищем. И в звуке, и в аранжировках, в том числе. При кажущейся простоте у нас всегда много всякой полифонии, полиритмии, и мы этим пользуемся просто как инструментом. Ну, можно сказать, что это... одна из наших характерных черт. Есть набор характерных черт, которые нам присущи. Это определённый сложившийся саунд, в котором можно запросто роль каждого инструмента проследить.
А. Бурков: Визитной карточкой нашего звука однозначно является сочетание акустической гитары с тяжелыми гитарными рифами и тяжелой же ритм-секции, то есть это басы с барабанами. В общем, полноценный металл, в который запихнули барокко на акустической гитаре. Вот это и есть наша формула.
- Давайте порассуждаем о пронизывающей теме творчества «Оргии Праведников»? Основная тема, которая пронизывает его, это было обозначено на интервью, было и на подкасте – тема любви. А что-то вот, кроме неё, ещё можете сформулировать? Понятно, что она сама по себе главная…
А. Бурков: Она формулируется буквально в одной фразе, что тот самый герой из детства – он никуда не делся и не денется никогда. Вот основная наша тема. Ну, вот у каждого он свой. Девушка мечтает о рыцаре на белом коне. Неважно, это сейчас очень банально и не выражает... Некая вера в чудо, которая с возрастом у многих людей сереет, редеет, увядает. Мы своей музыкой, песнями, Серёга текстами – иногда просто текстами, без музыкального наполнения... В общем, постоянно двигаем именно эту тему. Веру в чудо. Вообще веру. То есть, что такое вообще вера? Это... та причина, по которой всё происходит. И только эта причина. Другой вообще нет. Вот мы сейчас верим с тобой, что сидим и общаемся, и это происходит.
А. Бондаренко: Не чужд нам пафос героический. Романтический, я бы даже сказал. Ну да, мы романтики, можно так сказать, причем еще в средневековом смысле.
С. Калугин: Дело в том, что сейчас тропинки к любви перекрыты, и я пытаюсь переварить прямо противоположную тему хтонического ужаса, который может Лавкрафту только мерещился или Ницше. Это большая тяжёлая тема, она экзистенциальна, она вообще не связана с происходящим в мире. Вернее, наверное, связана настолько, насколько связаны субъект и объект, но это очень-очень глубоко...
- Какие у вас источники вдохновения?
А. Бондаренко: Мне сейчас очень нравятся нейросетки музыкальные. Это такое баловство прикольное – там можно идей нахвататься. Главное, обнаружить что-то для себя. Что-то выцепить, и из этого как из зернышка что-то вырастет.
А. Бурков: Ты знаешь, мы как чукчи – что видим, о том и поём. Источник вдохновения – это всё окружающее. И другого нет и быть не может. Как чукча едет или плывёт на лодочке, видит: «О, деревья проплывают!» Ну, это всё примерно так же. Мы описываем то, что происходит вокруг – символьным языком музыки и литературы.
С. Калугин: В своё время Ахматова сказала: «Когда б вы узнали, из какого сора растут стихи», – все почему-то думают, что она про что-то неприличное. А на самом деле, она вообще не об этом, а о том, что впечатления жизни, искусства, книг, фильмов, разговоров, путешествий и так далее, они все сваливаются в человека моей профессии просто-напросто слоями, и это как торф. То есть там начинается перегнивание, проникновение корешочков друг в друга, и, в конечном счёте, из вот этой вот хрени, часто самой разнообразной, образуются ассоциативные и нейронные связи – это инструментарий, но это кака, а не «что». А «что» – всегда об одном: если ты умудрился победить лень и сподобиться раскрыться Силе, то в таком случае эта Сила попросит быть воплощенной в том или ином виде. Всё, больше никаких секретов нет.
- Сергей, вопрос к вам, как человеку, который наполняет через текст творчество группы смыслами и образами. Если «Оргию Праведников», которая существует уже 25 лет, представить в виде некоего визуального образа, как бы вы его сформулировали, описали, что это?
С. Калугин: Это группа. Группа. И ответ сложнее, чем кажется на первый взгляд. Дело в том, что я читаю книги, написанные музыкантами наших любимых групп, таких как «Pink Floyd», «Rolling Stones» – Кит Ричардс написал, «Muse» и другие. Книги написаны музыкантами групп и книги написаны о группах. Неминуемо приходишь к выводу, что группа – это просто такая платоновская идея. И просто она имеет огромное количество физических воплощений в этом мире. И это очень специальная вещь. Она не похожа ни на что другое. Вот именно группа. В группе всегда есть серый кардинал – как правило, это гитарист, который стоит за всем происходящим: как паук держит в руках все нити, как пастух гоняет кнутом остальных музыкантов. Есть вокалист, певец ртом, который вроде как центр группы для всех, но на самом деле чуть ли не самое шпыняемое существо в группе, да. И так далее, и так далее. Есть очень хороший цикл «Догнать мейнстрим» – скетчи из жизни рок-группы. Как же мы ржали – это вот архетипические ситуации из жизни любой рок-группы. Офигенно просто – там очень характерный вокалист со всеми приколами вокалистов, характернейшие гитарист, басист, барабанщик. И всё это с таким юмором, просто чудо какое-то. Всем рекомендую это смотреть.
- Я правильно понимаю, что у группы есть собственная студия звукозаписи?
А. Бурков: Да, это у нас коллективный процесс. Знаешь, как… друзья собрались и открыли автосервис. А мы открыли студию. Студию звукозаписи. Туда коллективно, в равнозначном отношении вложены все наши усилия, деньги, время. Время, наверное, не в равнозначном, но всё равно деньги точно в равнозначную вложены. И это студия группы, и не только группы. То есть помимо нас там ещё есть целая большая команда, которая исключительно студией занимается, а мы как группа вообще по большому счёту устранились от этого процесса и появляемся там только когда нам надо альбом записать или порепетировать.
- По поводу коллектива – я так понимаю, вы тот самый человек, который всех строит, собирает – или нет? Не определяете себе такую роль?
А. Бурков: В своё время ребята мне делегировали право последнего голоса, так сказать, право последнего слова, потому что из всех нас у меня в большей степени получается видеть объективную картину – это раз, и два – минимально учитывать в этом свои личные какие-то хотелки. Это второе, наверное, даже более важное. Потому что когда, скажем, гитарист типа меня берется что-то продюсировать, сводить, мы в итоге можем с высокой долей вероятности услышать в миксе слишком громко гитару, типа себя любимого. Вот у меня как-то нет такой проблемы, даже скорее есть проблема, что я заваливаю в итоге свой инструмент, потому что я его знаю, что он там играет, ну и типа ладно там...
А. Бондаренко: Любое преподавание – это наставничество. То есть ты берешь свой опыт – наработанный, саккумулированный… Я сам не очень эту тему для себя раскручиваю, но люди, которые так или иначе попадают ко мне, они попадают целенаправленно не просто на бас-гитару учиться – преподавателей много, они попадают целенаправленно именно ко мне. Потому что им интересно именно моё мнение, моё видение.
М. Бондаренко: Нет таких амбиций, чтобы увековечиться в учениках. Поскольку я уже так люто размножила в двоих детей. Это скорее делается для того, чтобы... Ну, мне есть что дать, чем поделиться. И ко мне приходят в основном свои люди, фактически примерно такие же, как ты. Которые по ряду причин когда-то не смогли или не захотели заниматься музицированием. И поломанные беспощадной советской педагогикой тоже имеются. Я сама в возрасте 34 лет пошла новый инструмент осваивать, например. Это по большей части помощь в осуществлении мечты. И при том, при всем, не суть важно, станет этот потом человек концертирующим музыкантом или он просто попробует. Всё хорошо. И так хорошо будет, и эдак хорошо. Всё только в плюс.
С. Калугин: Я, собственно говоря, имею цель не сдохнуть с голоду, наверное, это главное. А другой вопрос, что это можно делать... массой различных способов, а вот тут я понимаю, что интересно было бы делиться тем, что я сам понял. Более того, когда ты объясняешь, ты сам узнаешь новое. Потому что иногда тебе задают совершенно неожиданный вопрос, а ты никогда о нём не думал. И тебе нужно отвечать, и у тебя начинают шевелиться шестерёнки в голове. То есть это для меня в этом смысле повод пошевелить мозгами. И это интересно. Я люблю понимать какие-то новые вещи. Вот. Ну и это с одной стороны. А с другой стороны я понимаю, что любой интересный учитель, которому есть чего рассказать, он не только свой предмет даёт. Дело в том, что предмет невозможно освоить, если нет определенных жизненных установок. Это касается любого тренера по боксу, да какого угодно… По сноуборду, например. То есть, если ты не понял мироздание, ты на сноуборде не поедешь. А если тебе тренер мироздания не объяснил, ты опять-таки не поедешь на сноуборде. Или поедешь как-то так, что... добра не получится. Поэтому в любом случае сначала философия, а потом практические действия. Ну и практические эти действия, они, как ты прекрасно знаешь, поскольку ты занималась, они крайне просты, базовые.
- И открывают такие вершины…
С. Калугин: Да, да, да. И это удивительно. Потому что самые глубокие вещи, они удивительно просты. Суфии не даром так любят анекдоты – потому что в анекдотах вся мудрость мира. И с правильной интонацией, потому что смех – это очень правильная интонация. Да вообще-то искусство, на самом деле, оно только тем и занимается, что оно сдувает пыль постоянно с самых простых и базовых вещей, потому что это замыливается, и тебе кажется, что ты это понимаешь, но ты этого не понимаешь. То есть, ну скажешь тебе: «Хорошим быть хорошо, плохим быть плохо». Ну, каждый дурак это знает, да? Вот. Но ты прочтёшь великий роман, и ты скажешь: «Твою мать! Ведь хорошим быть хорошо, а плохим быть плохо. Надо же, я на самом деле никогда этого не понимал. Вот так, как мне сейчас это объяснили». Вот такая вот история. Это касается и педагогики, это касается и придумывания музыки и текстов. Это всегда так.
- Помимо музыки, есть увлечения? Чем еще занимаетесь для души, для себя? Есть какие-то хобби?
А. Ищенко: Кроме музыки, наверное, нету, потому что основная моя профессия – это сейчас преподавание ударных.
А. Бондаренко: Хобби, не хобби... Я вообще как бы из всего нашего коллектива, я единственный, у кого ещё гражданская работа есть нормальная.
М. Бондаренко: Я занимаюсь айкидо, периодически катаюсь на какие-нибудь сборы. Соревнований нет в этом виде единоборств.
А. Бурков: Я очень люблю делать что-то своими руками. Любую работу, хоть, не знаю, траншею копать у себя в деревне для канализации. Серьёзно. Получаю огромное удовольствие. В этот момент отключаюсь, башка не работает, котелок не варит, и я о ни о чем не думаю. Это замечательно.
- Сергей, я знаю, что картины вы пишете. Это приносит радость в жизни?
С. Калугин: Да, я рисую с удовольствием. Мне нравится. Конечно, это безнадежная любительщина, но мне нравится. И что приятно, людям тоже нравится, они с удовольствием приобретают у меня мои штучки, да.
- А кроме этого что-то ещё? В музыке, я так понимаю, не только гитара, там какие-то другие инструменты вас как-то интересуют, нет? Продюсерскую деятельность упоминали на сольном концерте, что на себя примеряете.
С. Калугин: Нет-нет-нет. Продюсерскую деятельность по-настоящему примерять… это вот Лёша Бурков вынужден этим заниматься. Просто если не он, то кто? Я чуть-чуть попродюсерил в процессе записи этого проекта, который мы никак не выпустим. Он будет называться «Corona». Просто потому что там уже ни у кого ни сил, ни возможности не осталось, и я бегал-искал музыкантов. А это, собственно, продюсерская форма. Я не могу сказать, что я всех нашёл, но добрую половину я отыскал. И это было прекрасно. Так что именно в этом проекте я как музыкант вообще никак не задействован. А вот как продюсер – да.
- Интересный опыт. Думаю, что люди дождутся.
С. Калугин: Мы уже давно не делим то, кто что написал. Потому что каждый из нас про всю музыку может сказать: «Это я написал». И хотя вот конкретно это произведение музыкальное написал Лёша Бурков, а у меня полное ощущение, что это я написал.
- Ну, я так понимаю, в принципе, как семья, да? То есть у вас есть тесное сплетение, да?
С. Калугин: Это просто уже как бы действительно сплавление в некую единицу, да.
А. Бондаренко: Мы, как положено нормальным семьям – за 25 лет что только не прошли, да. Куча сложных взаимоотношений, состояний и прочего, преодолений, кризисов – как любая семья человеческая. Ну, поскольку мы до сих пор работаем и играем концерт «25 лет» – значит, видимо, мы делаем всё правильно.
На последнем портретном снимке – Владимир Красиков, директор группы. Выражаем ему благодарность за помощь в проведении интервью.
Беседовала с музыкантами Екатерина Лозовая, фотограф – Марика Марвин.